Вчера исполнилось уже три с половиной года, как я работал в команде Shadowrun. Время прошло, а я все еще оставался жив, что не могло не радовать.
И эту дату мы, правда только вдвоем с Джонасом, но все-таки отметили. И это не имело никакого особого значения, так как дата была моя лично и, кроме меня, такие вещи никто здесь не отмечал.

Про Джо я знал, что свое вступление в команду он почти не помнит. Он попал в команду гораздо более сложным путем, чем я. А мне, как обычно после серьезных эмоциональных переживаний, памятью была устроена более чем развеселая ночь. Во сколько она началась я не помню, но выдалась достаточно тяжелой. Мне снились воспоминания почти трехлетней давности. Слишком много было выпито по поводу моего личного юбилея, и слишком много вследствие этого всплыло мутью в моих запароленных глубинах подсознания. Не то что бы я бегал от своего прошлого, нет. Но у любого, как мне кажется, есть моменты, которые он предпочел бы вспоминать пореже. А тут на меня накатила волна памяти, от которой, я знал, я не смогу отказаться, даже если мне предложат безболезненную ментальную хирургию...

Однако наутро уже не только давнишние воспоминания не давали мне покоя. Ловя на себе странные взгляды товарищей по команде и, что не менее странно, постоянно замечая, как Джо каждый раз отводит глаза, я понял, что что-то случилось. Вспоминая наш с Оскаром разговор, я наивно полагал, что это было как-то связано с моим возможным отбытием на обучение в эту психушку. Нет, тогда я конечно не знал, чем на самом деле окажется эта «Центрифуга» и потому думал, что им просто грустно со мной расставаться на несколько месяцев. Пусть это звучало идиотски, но мне бы искренне не хватало вечных ядовитых подколок Кая и всех наших с ним пикировок. А еще мне бы не хватало Оскара, со всей его занудливостью, которая все же порой была невыносима. И Джо. Просто Джо. Его молчаливой поддержки, иногда маниакальной педантичности и все таки такого до безумия приятного ощущения защищенности, которое он мне давал. Я был несказанно рад, что связка у нас именно с ним. Дар Оскара всегда вызывал у меня холодок по позвоночнику и мурашки по коже, а Каев... А Миядзаки сам по себе у меня вызывал желание что-нибудь эдакое отколоть.

Но все таки моё счастливое неведение ситуации длилось недолго. Джо. Единственный из нашей команды, давший мне доступ почти ко всем своим воспоминаниям. Человек, который помнит абсолютно все, чьи воспоминания невозможно затереть, изменить или уничтожить. Который запомнит все, что увидит, услышит или почувствует. Который, чтоб его, под любым градусом все запомнит и еще и на трезвую голову взвесит и переосмыслит по сотне раз. Да мало того, еще и не перекрывая ментальную связь с остальными. Ssscccheissse, сам ведь его не успел научить... И именно случайно считав верхний слой его сознания, я уронил чашку с кофе на светлый ворс мягкого ковра гостиной. Как ни странно, никто из присутствующих мне ни слова не сказал. Ну да, правильно. Моя база, мой ковер, мой кофе, мои проблемы. Однако между не очень цензурным бурчанием и подбиранием чашки, я заметил, как Оскар подавляя улыбку поправил очки, а Кай с пущим усердием уткнулся в ноут. Ирландец же просто отвернулся, но я был готов на что угодно поспорить, что успел увидеть, как он покраснел. Но кто знает... Я замер в не очень удобной позе, задом кверху, продолжая обводить всех взглядом. Возникла натянутая тишина, как в комнате, так и на ментале. Нарушал её лишь тихий шелест сенс-клавиатуры. Первым не выдержал я. Выпрямившись и с грохотом поставив пустую чашку на журнальный столик, я громко и отчетливо процедил:
— Либо вы мне сейчас объясните, какого черта вы так себя ведете, либо я за себя не ручаюсь!

Не сказать, что я был такой уж истеричкой, но побуянить со вкусом умел и нередко любил. При этом мои драгоценные товарищи были осведомлены, чем сии истерики могли закончиться. Однако даже сейчас Оскар предпочел уткнуться в монитор ноута вместе с Каем, который был только рад. О’Келли же решил незаметно ускользнуть в коридор. Когда надо он умел быть тише воды ниже травы. Но сейчас я готов был узнать все любой ценой, потому легко и непринужденно «запрограммировал» Джонаса идти в мою комнату и сам, немного погодя, направился за ним. Когда я наконец закрыл за собой дверь своих покоев, Джо стоял в центре комнаты и непонимающе оглядывался по сторонам. Ну да, ясное дело, он пытался понять, какого черта тут забыл. Все таки перепутать случайно было невозможно, ибо только открыв дверь все становилось понятно.

Пусть сам дом был выполнен в старофранцузском стиле (я тогда все таки последовал совету Оскара и приобрел его), но у каждого было индивидуальное оформление комнат. Оскар предпочел хай-тек, Кай восточный стиль. У Джо особого стиля не было. Просто четкая выдержанность теплых пастельных тонов. А вот я предпочел тяжелые гардины цвета темного шоколада, карамельно-коричневые стены, приглушенное освещение, создающее ощущение круглосуточных сумерек и невероятно мягкий ковер, молочного цвета. С мебелью была отдельная комедия. Когда я выбирал себе спальное место, то руководствовался тем, что мне должно быть просторно, кровать должна вписываться в обстановку, это должна быть именно кровать и атмосфера не должна срываться в пафосность и показное роскошество. И все равно мне кажется,что я тогда не выдержал свои пожелания, ибо приобретенная мною кровать была огромной и двуспальной, отчего ей больше подходило звание «ложе». Но я тем не менее просто влюбился в её изголовье и эти чудесные витые ножки. Красное дерево, искусная резьба на этом самом изголовье, она была просто создана для моей комнаты! Застелена шоколадного цвета бельем с мелким, едва заметным золотистым узором. Черт, обстановка даже только моей комнаты вылетела мне в копеечку! Но я не жалел. Счет оставался по прежнему кругленьким, а потому бредить подобным образом я мог еще долго.

Услышав тихий щелчок вставшего на место замка, Джонас едва заметно вздрогнул, но оборачиваться не спешил. Я же, ученый опытом, оборвал канал связи с оракулом и телепатом. Надежда, что разговор останется между нами двумя, все еще оставалась. А потому я облокотился на дверь спиной и скрестил руки на груди.
- И так, Джо. У меня несколько вопросов. Ну думаю ты и так об этом догадываешься...

Я услышал, как О'Келли вздохнул.
- Март, ты... Кхм, ты не помнишь, да?

Вопрос был скорее риторическим, ибо ирландец развернулся ко мне, позволяя увидеть столь удивительный феномен, как его покрытые почти болезненным румянцем скулы. О, сейчас я даже сам почти смутился.
- Н..нет. Я не стал лезть в твою голову. Надеялся, что ты меня просветишь...

Джонас медленно приблизился, заставив меня ощутить топот стада мурашек по спине и смутные опасения о том, что могло случиться. Джо остановился в непосредственной близости, так что я почти почувствовал его тепло. Одной рукой ирландец уперся в дверь около моей головы. Услужливое воображение пририсовывало разнообразные картины возможного исхода, однако не последовало ни удара, ничего. Несколько секунд прозрачный бирюзовый взгляд напарника нанизывал меня, как бабочку на булавку, а затем он меня поцеловал. Просто наклонился и припал к моим губам. Ssccheisssse, я просто не смог удержаться и не ответить! Сегодня я так и не успел покурить, потому губы Джо приятно отдавали привкусом табака. Его длинные красивые пальцы, которыми я только и мог, что молчаливо восхищаться, скользнули в мою шевелюру. Я тут же сомкнул руку на его запястье. Однако через минуту моё наслаждение было прервано. О'Келли слегка отстранился и с немного грустной полуулыбкой констатировал:
- Не вспомнил.. А вчера говорил, что мои губы не забудутся...

Вот сейчас я почувствовал себя идиотом. Последним и самым идиотским из всех. Я прикрыл глаза и потянулся ментальным щупом вглубь сознания Джо. Тепло от настроенного контакта пробежало по каналам восприятия. И в один момент осознав все произошедшее я захотел мгновенно провалиться. Это было странно, почувствовать, что сейчас я могу покраснеть. Вообще-то моя кожа к этому не приспособлена. Ну мне так казалось. Однако пропитываясь событиями нашего "отмечания" и восстанавливая по крупицам произошедшее я почувствовал себя шлюхой как минимум. Постепенно воспоминания Джо, которые были до въедливости точными, заставляли мою память выбрасывать на поверхность обрывки вчерашнего вечера.

Чужие пальцы путаются в волосах, касаясь затылка. Запах мартини, виски и отдаленный - табака. Дыхание сбивается. Поцелуи без перерывов уже пьянее вина. И кровать мягко прогибается под весом двух тел. Объятия постепенно становятся все более откровенными. Ласки сжигают сознание. Кровь стучит в висках, заглушая все вокруг. Остается только размытый флер смешанных чувств. Ощущения обострялись до нельзя. Восприятия двух людей перепутывались и оттоком распаляли тела еще больше. Ирландец явно выпил больше чем следовало, иначе он не позволил бы себе так бездумно целовать партнера. Да и немец хорош. Короткие выдохи с такими сладкими полустонами могли свести с ума многих. Руки забираются под одежду, а вскоре эти ненужные тряпки летят куда-то по сторонам. Они мешают. А сейчас доступ к каждому телу должен быть максимальным. Вот наконец ласки переходят уже более откровенный порог. Сознания, одурманенные в равной степени страстью и алкоголем, не контролируют ситуацию в принципе. Да и поздно уже что либо контролировать.

Я распахнул глаза и в какой то смеси ужаса и в тоже время восторга воззрился на Джонаса. В глазах О'Келли плескались улыбка и легкое разочарование. Черт возьми, еще бы! Я чувствовал себя теперь уже просто гиперсволочью.
- Джо...
Закончить предложение мне не дал очередной поцелуй. Последней связной мыслью, которую я уловил по менталу было:
- "Тогда уж изволь напомнить.."

И дальше прощайте правила, да здравствует безумие! Руки ирландца вновь скользнули под мою рубашку и я едва ли не в первый раз для себя отметил насколько нежная на них кожа, несмотря на то, что Джо был военным. Пальцы скользнули по спине и я непроизвольно прогнулся под их прикосновениями. Жаркие поцелуи теперь обжигали не губы, а шею. Рубашка незаметно для меня оказалась расстегнутой, но я особо не сопротивлялся. Зачем? Меня все устраивало. Даже больше чем следовало бы. Я бесстыдно шарил руками по телу моего силовика, стараясь запомнить его как можно лучше. То, что мы переместились к кровати я понял только тогда, когда моя спина коснулась спружинившего матраса и тяжесть Джо приятно наполнила каждую клеточку моего тела. Постепенно освободившись от мешающих тряпок, именуемых одеждой, мы, уже совсем обезумевшие, ласкали друг друга, тем не менее оба немного побаиваясь продолжать. Почему? А черт знает. Может из-за вышедшей ранее нелепой ситуации, а может и просто банально накрутив себя с пустого места. Но, черт, я все таки нестерпимо хотел этого мужчину! Давно и почти постоянно, а сейчас так вообще всего целиком и можно даже без гарнира.

Джо. Джонас. Мой любимый ирландец. Педантичный, порой до невозможности. Заботливый, словно мамочка. Ssscheise, и невероятно сексуальный мужчина. Солдафон до мозга костей, но тем не менее умный и интересный собеседник. Ласковый и..
И все таки я выбрал абсолютно не ту ситуацию для размышлений, комплиментов и прочей лабуды. Поцелуи пирокинетика успели переместиться на грудь. А его пальцы... Ооо, эти пальцы, идеальные для пианиста, но принадлежащие моему Джонасу, проникли в меня, причинив поначалу тягучую боль. Но затем, мерно толкнувшись внутри затопили моё сознание другим чувством. Растянув меня достаточно, чтобы войти было легче, Джо вернулся к моим губам и после короткого поцелуя я почувствовал его внутри.
Каждый толчок сопровождался хриплым дыханием, а иногда и приглшенными стонами Джонаса, а я предпочитал не скрывать стоны. Черт, я стонал как шлюха, выгибаясь, прижимаясь к партнеру, впиваясь тонкими аристократичными пальцами в его плечи. Горько-сладкое удовольствие густой карамелью заливало сознание, не оставляя места мыслям. Счастье, что из-за этого все возможные ментальные каналы оборвались, а потому я мог быть почти на 200% уверенным, что в головах Стаковски или Миядзаки возникнет хотя бы часть моих мыслей желаний или стонов. Хотя, судя по количеству издаваемых мною децибел, они и так могли услышать. Но сейчас было наплевать. Пусть слышат! А мне сейчас хорошо! Черт побери, просто великолепно!

Скорость нарастала и постепенно я приблизился к тупому и немного болезненному желанию развязки. Стало слишком хорошо. Слишком сладкой оказалась карамель наслаждения. Однако упиться это болезненной сладостью мне не дало то, что Джо таки кончил и его чувства, обостренные тактильным контактом, волной накрыли моё сознание. Я помню, что вскрикнул и по телу так же пробежала волна оргазма. А потом я вроде отключился...

- Оскар, я ему точно что-нибудь скажу, когда они освободятся...
Стаковски с усмешкой выдохнул и провел рукой по своим темным и непослушным волосам, ероша их.
- Кай, я не думаю, что нас это должно касаться.
Подросток возмущенно воззрился на своего напарника. На щеках латиноса выступил румянец. Он был достаточно неопытен, а вследствие этого и не всегда достаточно спокойно мог принять нечто...из ряда вон выходящее.
- Но они же...ну...
Польский еврей, родившийся и выросший в столице США, загадочно улыбнулся, вытянув ноги и закурив сигарету.
- Кааай, мы еще разберемся. А сейчас постарайся не зацикливаться. В их случае это почти необходимо для укрепления связки.
Подросток едко хмыкнул, но предпочел молчать. Спорить с оракулом было как минимум не в его интересах. Да и вообще, ему стоило радоваться, что им такое делать не приходится. Однако услышав приглушенный расстоянием крик Мартина, Миядзаки усомнился в своей "радости"...

Ряды машин неслись серыми потоками, изредка останавливаясь по велению бесстрастно горящего светофора. Водители словно сливались со своими автомобилями и уже нельзя было представить вот этого серьезного мужчину вне его темно синей с серебристым отливом Тойоты. Да, звучало это глупо, но сейчас он казался настолько "железным", что считать его живым обычным человеком казалось смешным. Стайка людей караулила на остановке, вглядываясь в транспортный поток, выискивая нужный номер автобуса.

Снегопад не утихал. Большие неуклюжие хлопья снега в своем непредсказуемом вихре опускались на шубы и пальто людей, создавали маленькие сугробики на головах. Тот снег, что падал на проезжую часть мгновенно смешивался с противной хлипкой грязью, добавляя улице декабрьской неопрятности. Однако на душе отчего-то было тепло. Может из-за того, что люди были похожи на замерзших воробьев, а может из-за того, что приятное звучание любимой мелодии заставляло мелкую дрожь пробегать по позвоночнику. Хотелось улыбаться. Просто так и несмотря ни на что. Вокруг не прекращалась пляска снежный хлопьев. Одна храбрая снежинка приземлилась на губы и почти сразу растаяла, оставив лишь воспоминание о резком уколе холода, который казался приятным и даже ласковым поцелуем.

Зима не была моим любимым временем года. Но я всегда любил холод. Поэтому мне нравилась эта снежная канитель и даже эта мерзкая смесь грязи и снега, которая то и дело любезно пыталась намекнуть, что я слишком устал и что мне пора отдыхать. Я всегда ненавидел падать. Поэтому и не очень жаловал сударушку Зиму за её лёд. Но сегодня мне было наплевать. Сегодня Зима казалась мне счастьем. Пусть и смысл звучащей песне был несколько другим, но тем не менее я чувствовал себя её героем. Даже подошедший и нарушивший мои размышления автобус ничуть не огорчил. Смотреть на весь этот полу зимний восторг мне нравилось и через окно. Главным было ощущение. Ощущение радости. Необъяснимой, но тем не менее явственной.

Декабрь принял меня в свои крепкие объятья...

#1 Fleur - Последний танец зимы

Её звали Лиза Арсеньева. Ей было 17 лет. И она все время куда-то спешила. Время казалось совершенно параллельной материей, которая ни коим образом не касалась этого теплого человечка.

Лизавета была обладательницей копны огненно рыжих волос, длиною почти до пояса, которые всегда были заколоты в "мальвинку" и считались гордостью девушки, бледной, едва ли не фарфоровой кожи и кошачьих, зеленых, почти изумрудных, глаз. Её невозможно было не заметить даже в огромной толпе. На миловидном овальном личике всегда тепло и ласково улыбались пухлые губки. Острый курносый носик добавлял образу девушки детской непосредственности. Тем не менее Лиза всегда умела становиться серьезной как только возникала необходимость. Когда она сосредотачивалась на чем-то, между изящными бровками пролегала складочка, даже в ответственный момент добавляющая не только шарма, но и забавности.

Лиза любила молочный шоколад, чайные розы и читать. Больше всего ей нравилась Таня Гроттер. Почему она не могла объяснить, но именно эти книги казались ей самыми близкими к сердцу. А еще Лиза очень любила осень. Особенно середину сентября, когда зелень обращалась роскошным золотом или изящной медью с примесью мелкий моросящих дождей и всеобщей тоскливо-осенней депрессии. Арсеньева всегда была словно солнышко. И всегда улыбалась. Теплые улыбки и ободряли и согревали и просто поднимали настроение. Из одежды юная особа предпочитала удобные джинсы, свободные свитера или футболки. Каблуки были не в почете абсолютно, ибо по удобству во всем уступали кедам или иногда "камелотам". На запястьях всегда было полно самодельных Фенечек, а на шее на шнурке висел овальный медальон с секретом, который Лиза никому не позволяла открывать. Что там было не видели даже самые близкие друзья.

И вот с этим необычным человечком однажды столкнула меня судьба. Хотя у Арсеньевой была еще одна особенность, которая мне и нравилась, но и немного удивляла. Она могла опоздать куда угодно, несмотря на то, когда и во сколько она выходила из "отправного пункта". При том когда её ругали, Лиза не только ни чуть не расстраивалась, но и, продолжая дружелюбно улыбаться, с самым честным видом заверяла, что такое больше не повториться. И, черт возьми, за её милую улыбку её прощали все! Этому я даже немного завидовал, но тем не менее сам старался быть максимально пунктуальным. (Признаюсь честно: выходило не очень...))

Знакомство с этой девушкой выпало на начало октября, пару лет назад. Потому я и не смог её забыть, хотя мы и не виделись давно. Думаю вы бы тоже не забыли момент, когда вы, обернувшись на зов окликнувшего вас человека, в вихре ветра и вороха пестрых листьев увидели бы девушку с развевающимися волосами цвета пламени, одетую в свитер с желто-оранжевым рисунком, светло голубые джинсы и с карамельного цвета шарфом, для завершения образа обмотанным вокруг шеи, концы которого порывались улететь следом за порывом осеннего и уже прохладного ветра...