Теплый весенний вечер опускался на Лондона, принося с избегавшим окрестности ветром запахи дня и заставляя прохожих одевать теплые накидки. Люди неспешно брели по пешеходным улочкам города, останавливались отдохнуть в сквериках. В этих местах под вечер собирались жизнерадостные люди, добрые и искренние друг к другу, ведь такое удивительное время - весна... Архангел-менестрель любил приходить в такие скверы в это время, потому что люди здесь источали Свет в самом человеческом его проявлении. Он старался выбирать те, где он своим голосом не смог бы помешать жителям близлежащих домов, и приходил вечерами, когда рабочий день подходил к концу, чтобы не отвлекать людей от их труда. И сейчас было как раз то самое время.
Менестрель вышел из тени дерева, но постарался занять минимум места, и осмотрел своих сегодняшних слушателей. Эти люди ничем не отличались от большинства - простые смертные, сегодня и сейчас находящиеся в благосклонном расположении духа. Только одинокая женщина средних лет в глубине сквера, как казалось певцу, не была рада тому, что находится здесь, но в её мыслях не было ни злости, ни гнева, а потому Томас счел, что ей музыка пойдет только на пользу. Менестрель легко провел пальцами по струнам, чуть подкрутил колки - за день они чуть съехали - и, замерев на долю секунды, теряясь в выборе песни, начал играть. Высокие ноты разлетались по всему скверу, старинная мелодия вытекала из-под пальцев музыканта....
What child is this, who, laid to rest
On Mary's lap is sleeping
Whom angels greet
with anthems sweet
While shepherds watch are keeping?
Истинно прекрасная песня, автора которой человечество так и не узнает, исполняемая архангелом-менестрелем, вызывала самые светлые чувства в душах людей. Некоторые знали этот напев, и по их лицам было видно, что они вот-вот готовы присоединиться к менестрелю, и непременно сделали бы это, не будь вокруг них такого количества людей.
Пожилая женщина, на которую никто не обращал особого внимания, всё так же сидела одна, но по щекам её катились чистые слёзы. Это не опечалило менестреля - ангельское пение вызывает слёзы самые искренние, очищающие сердце и просветляющие душу. Женщина и не думала стыдиться своих слёз, и это радовало Габриэля.
У старинных напевов всегда много куплетов, часть из которых дописывалась уже после написания самого произведения, а потому уличный певец продолжил петь. Габриэль старался максимально скрыть ауру, чтобы не смутитьотдыхающих поблизости смертных. Он только смотрел на прохожих глазами, полными доброты и смирения, и одним этим взглядом улыбался, не изменяя прочие черты лица.

Отредактировано Gabriel (2013-01-01 18:50:50)

Как часто люди позволяют себе забыть о предрассудках, взглядах со стороны и чужом мнении? Габриэль, видевший рассвет человечества, знал - это природе людей, они не могут существовать без норм поведения, оценки посторонних, порицания и поощрения. Слабые, зависимые от чужих слов - зачастую неискренних и глупых, эти создания отчего-то безумно нравились Отцу, и ангелу ничего не оставалось, как разделить эту симпатию Творца и полюбить нелогичных, несовершенных людей всей душой. Полюбить их зыбкий, ничтожно малый и неустойчивый свет, тянущийся к другим таким же крошечным клочкам, их попытки мыслить, бороться с Тьмой и даже ей подчиняться. Кто знает, не пал бы сам Габриэль в пучину мрака, нарушил пару десятков ангельских законов и потерявшись в сомнениях, не будь у него человечества? За людьми всегда нужно было следить, им нужна была Справедливость, и только уход с головой и крыльями в удержание равновесия этого хрупкого мира спасал Габриэля от безумной пустоты внутри, там, где теперь зарождались мысли о самой страшной ошибке архангела, где теперь существовала лишь Тьма, потому что сомнения и сожаления уничтожили Свет, ведь Габи ежедневно, ежеминутно, е-же-се-кунд-но сгорал в своем собственном Аду, быть может, куда более жестоком, чем тот, в который он самолично отправил возлюбленного брата. Но человечество было, и сейчас немногие представители этой расы слушали звенящий голос юного менестреля, поющего современно неуместную летом, но такую светлую и известную всем песню. Габриэль надеялся, что у него получится расшевелить оковы мыслей о репутации, но понимал, что едва ли в этом сквере, чопорном и облагороженном, британцы забудут о своей солидности и серьезности. И пел, просто пел, перебирая струны лиры.
Еще один юноша примкнул к толпе слушателей, и терпкий запах Смерти услужливо сообщил ангелу, кто перед ним. Но есть ли разница для Света, жнец перед ним или человек? По сути, дискриминация по степени "живости" неуместна и просто бесполезна, ведь значение имеет лишь стремление к истинной праведности. А этот юноша привлекал внимание ангела своей открытостью. Простая музыка выносила раздражение из сердца жнеца так просто, словно вся сущность шинигами только этого и ждала. И внутренний свет юноши, освобожденный от тьмы злости, потянулся к менестрелю-архангелу с готовностью пробившегося сквозь корку льда подснежника распуститься во всей своей девственной красе. Жнец запел легким, приятным на слух голосом, и столько внутренней свободы было в этом жесте простоты, что посетители сквера один за другим присоединились к поющим. Габриэль наслаждался этим мгновением, таким редким в Лондоне.
Из десятков куплетов во всех семьях без исключения пели два, и, доиграв последние ноты, менестрель поклонился окружающим и, открыто улыбаясь, спрятал лиру в складки одежды. Здесь сейчас играть что-то еще, знакомое всем, было бы глупо - в головах британцев жесткие рамки нормы сидели так крепко, что переход за них сам по себе был чудом, что уж говорить о том, чтобы этому чуду длиться долгое время. Он только надеялся, что его слушатели запомнят это чувство, когда поешь вместе со всеми просто оттого, что хочется петь, ведь именно так они должны чувствовать себя на службе в церкви, но задолго до появления англиканской ветви не имела с Отцом и Светом ничего общего. Сохраняя на лице улыбку, ангел спокойно сделал несколько шагов к жнецу. Смотря в глаза рыжему, он тихо заговорил:
- Благодарю. Рад, что и среди вас есть чистые души.
И этот жнец хранил Тьму в сердце, но помочь ему ангел мог, во всяком случае, надеялся на это. А кто располагает к доверию больше чем тот, кто знает главный секрет незнакомца от смертных? Габриэль неспешно пошел в сторону Темзы.

Закончив петь, менестрель с большим вниманием обратился к сознанию героя сегодняшнего дня. Стоит сказать, рыжий преподнес ангелу сразу несколько серьезных удивлений. Во-первых, жнец. Переживший насильственную смерть, прошедший обучение в академии шинигами и сдавший экзамен на право работать диспетчером, по-хорошему научившийся полностью избавляться от эмоций, забирающий души по долгу службы, он первый из прочих живых поддался именно душевному порыву и запел вместе с ним. Габриэля действительно порадовало такое поведение юного - и здесь второе удивление - жнеца. Не так давно вбивали в его рыжую голову нормы поведения жнеца, еще свежи в сознании алгоритмы мыслей и ощущений, едва ли он уже научился свободно мыслить в рамках своей новой сущности, ведь на это уходит у жнеца не одна сотня лет. И именно он - а Габриэль, конечно, встречался со жнецами и до сегодняшнего дня в образе менестреля - сумел забыть все это и послушаться желания и сердца, а не разума и свода законов диспетчера организации "Несущие смерть". Чудеса да и только, но ведь именно ими, по сути, и занимался в Лондоне, да вообще в мире людей, архангел Справедливости. Прислушавшись к разуму и сердцу юноши, Габриэль с удовлетворением отметил трепетание Света в радости и простоте свободы. Каким бы шинигами ни был рыжий, он не помышлял продавать свою искренность образу и правилам, что в Лондоне было действительно сродни чуду. Однако и Тьма звучала нотами сомнения и горечи в том, что у жнецов заменяет душу. И с этим - Габриэль не сомневался - можно что-то сделать, с этим стоит бороться, и жизнь этого доброго юноши обязательно станет лучше, пусть это и жизнь после смерти.
Габи улыбнулся уголками губ, когда шинигами на полуслове осекся, понимая смысл произнесенной ангелом фразы. Конечно, он мог полностью скрыть ауру, но пугать рыжего какой-то другой, неангельской сущностью менестрелю совершенно не хотелось. Он спокойно шел к реке, чувствуя, как юноша тянется за ним всем своим существом и, вне сомнения, следует по пятам. Остановившись на набережной, где в такой час почти не было людей, он всмотрелся в измученные городом воды Темзы, а потом обернулся на звук голоса жнеца. Мягко улыбнувшись, он склонил голову в знак благодарности за добрые слова, которыми не так часто одаривают бродячих музыкантов, он чуть склонил голову и ответил:
- Для того и случается чудо, чтобы в него верили и чтобы его ждали. Но в том, что случилось сегодня, больше Ваша заслуга, чем моя, ведь не каждое сердце готово загореться. Но Ваше чисто и открыто достаточно. Габриэль внимательно посмотрел в зеленые глаза жнеца. Или же есть Тьма, окутывающая его? Расскажи... - не ментальное воздействие, нет, это слишком грубо, просто попытка передать вопрос взглядом. Чувствуя неловкость юноши, архангел решил задать пару вопросов. ответить на которые рыжему будет не сложно. К тому же, это поможет обозначить рамки разговора и дозволенных тем и обращений.
- И давно жнецам разрешено так просто проявлять вольнодумство?

Габриэль улыбался. Сегодняшний его собеседник был необычен для Лондона настолько, что ангел по-настоящему почувствовал, что они с братьями спустились в этот город не зря, что рано ему гореть, как горели когда-то полностью захваченные Люцифером Содом и Гоморра. Потому что если такие светлые создания встречаются среди служителей Смерти, у людей еще есть шанс на спасение.
Все прошлые дни он выделял из толпы людей с ярким противоречием в душе и пытался помочь им выбрать путь, разрешить дилеммы их жизней, но почти всегда наталкивался на стену недоверия, отчуждения и саркастической язвительности. Конечно, это естественный рефлекс современных людей - никого не пускать в свою душу, никому не открываться, а уж тем более встречному менестрелю, и ангелу раз за разом приходилось долго и бережно подступаться светом к тем заграждениям, которые человек разумом возводил вокруг своей души, мгновенно отступая, если его действия вызывали раздражение, злость или что-либо еще более темное, отличное от желаемого. Вот и сейчас архангел, едва заметив напряженность юноши оттого, что ему нечем закрыться от ангела, поспешил ограничиться анализом чисто визуальным и ментальным - речи юноши давали едва ли не больше, а уж это доступно каждому смертному, этим он делится сознательно, а значит, ничего скверного нет в том, чтобы делать выводы.
- В таком случае, я рад, что смог это настроение изменить. Надеюсь, не только Ваше, но и других прохожих.
Голос, которым юноша рассказывал о своем будущем, заставил Габриэля посерьезнеть и посмотреть ему в глаза, хоть жнец и отвел их почти сразу. В короткой фразе откровения больше, чем в исповедях многих... Почему его душа не выдержала суда? За что его обрекли на медленное иссушение до самой второй смерти или конца времен? Габриэль не мог осуждать Создателя или тех его слуг, что вели суд над душой юноши, но Справедливость в нем требовала подробного разбора, которым Габриэль решил обязательно заняться, как только вернется в Гайя. А пока... О душе рыжего ему остается только молиться.
- Ваше сердце сильно достаточно, чтобы не позволить рутине умертвить его. Жизнь после смерти не всегда значит существование без признаков реальной жизни, - вышло запутанно, но ангел больше ничего не мог сказать, ведь он не проповедник и не учитель.
Юноша снял очки и как-то безысходно поведал о том, что зрение его испортилось, как это случается со всеми жнецами. Зачем их лишают зрения? Габриэль помнил, этому есть разумное объяснение, но юноша спровоцировал в нем извечную борьбу Справедливости с самой собой. Впрочем, длилась она недолго, ангел медленно поднял руку и коснулся двумя пальцам лба рыжего, отбрасывая челку от глаз. Он никогда раньше не поправлял зрение жнецов - все же оно портилось не только от естественных причин, но и от самой сути служителя Смерти. Но это меньшее. что он мог сделать для совсем еще молодого жнеца.
- Я не могу обещать, что со временем Вы снова не испытаете нужды в очках, но я бы посоветовал Вам носить их и сейчас, разве что поменять линзы, смертные прекрасно справляются с этим, - он был все так же серьезен, но в уголках губ пряталась улыбка - не веселая, просто знак поддержки.
И снова ошибка, снова неверная формулировка, Габриэль едва не вздрогнул от волны возмущения и раздражения юноши. Выслушав жнеца до конца, он ответил:
- В Лондоне я уже встречался с несколькими жнецами, и немногие из них слушали свое сердце. Это прекрасно, что Вы видите в уставе место для себя - не слуги Смерти, а живого представителя своей расы. Габриэль сплел руки в замок, чтобы хоть немного согреть их.

На Лондон опускалась ночь - время, когда ангелам следует молиться, а темным - править балом. Гармония и равновесие мира, куда без них. Но раз темные нарушили неписанное соглашение, ангелам не оставалось ничего, кроме как последовать их примеру. И вот Хель день и ночь принимает гостей в своей таверне, Арами не отказывает в книгах и поздним вечером, и ранним утром, да и другие братья, если и заканчивают "работу" в установленный в Лондоне срок, оберегают души и ночами, насколько это им позволяют выбранные роли. А Габриэль? Конечно, петь ночью - идея не из лучших. Едва ли большинство слушателей будут довольны, а плодить раздражение и злость, помогая братцу и его приспешникам-демонам... Нет, не за тем он оказался в Лондоне. Но говорить - просто говорить, поддерживая теплые огоньки Света в душах собеседников - нет ничего лучше. И высшая награда - искренность и глубокая убежденность собеседника в правильности решений судьбы. Габриэль и сам иногда не мог согласиться со Справедливостью, поддаваясь Тьме и позволяя ей уничтожать Свет в душе ангела, поэтому смирение и даже позитивный взгляд жнеца на собственную судьбу радовал ангела и согревал лучше всяких ухищрений смертных вроде теплой одежды и огня.
Габриэль не понял, успел ли жнец испугаться прикосновения, слишком увлеченный действом. Целительство не было его основной специализацией, этому посвящал себя Варахиэль, но все же… Все же у него должно было получиться, ведь Справедливости нет дела до средств, коими она будет достигнута.
Почему?... Ангел слабо улыбнулся, открывая глаза. Сколько раз он сам задавал себе этот вопрос? Кажется, всякий раз, как принимал решение, а делать это ему приходилось действительно часто. И не всегда ответ устраивал его, он потратил тысячи лет на то, чтобы найти хоть какой-то общий язык со Справедливостью, чтобы теперь не сомневаться.
- Мне показалось, что Вам оно пока что не повредит. Рано или поздно способность просматривать пленки все равно сведет зрение к уровню всех жнецов, но Справедливость вовсе не против того, что произошло.
Конечно, одно дело – сказать, другое – реально прислушаться. Не так все было просто, и Габриэль уже знал, что эту ночь он проведет за анализом ситуации, ведь он обрек юношу на постепенное прощание с несвойственной его расе привелегией… Но ангел верил и отчего-то знал, что так будет лучше. Осталось только доказать это самому себе, но с этим позже.
На миг отвлекшись, ангел не заметил, как юноша протянул ему тонкие перчатки. Так наивно-трогательно – и совершенно бесполезно. Доброта, не поддержанная рациональностью – не та черта, что свойственна вечно живущим. Я куда менее жив, чем ты, юный жнец. Но говорить об этом вслух, отказываясь… Это может омрачить настроение рыжего. Убедившись, что Справедливость вовсе не против, ангел взял из рук служителя Смерти перчатки и надел их.
- Не обещаю, что смогу сохранить их у себя и вернуть… Спасибо.
Менестрель улыбнулся и первым отвернулся от Темзы, чернеющей в последних лучах сумерек помня о предложении жнеца пойти в парк. Он равно любил весь этот мир, когда-то вверенный ему и старшим братьям, единственное – немного неуютно чувствовал себя поначалу в городах, которые так стремительно начало возводить человечество в последние столетия, но и к этому быстро привык. Ближайший парк находился буквально в паре кварталов, и даже прогулка по ним в предночный час не могла нарушить волшебность этого вечера, этой случайной встречи, подаренной собеседникам Отцом.