Солнце яркими лучами освещало один из самых живописный парков Лондона. Птицы щебетали где-то в кронах деревьев, горожане неспешно прогуливались по дорожкам парка Св. Джеймса – пасторальная картина воскресного дня в столице открывалась каждому, кто захотел бы обратить на неё внимание, а не просто пройти мимо, торопясь по своим делам.
У бродячего певца всегда есть время и насладиться и красотой окружающего пейзажа, и всмотреться в лица проходящих мимо людей. Томас, тепло улыбаясь, сидел в тени дуба, широко раскинувшего свои ветви, и чистил струны своей верной спутницы-лиры. Когда же с этим было покончено, юноша встал и, отряхнув плащ, вышел на одну из полян парка. Дети заглядывались на его инструмент, взрослые же просто провожали взглядом или проходили мимо. Менестрель осмотрелся и, убедившись, что на поляне нет ни спящих детей, ни других музыкантов, отошёл с дороги, чтобы не мешать свободному движению, и провёл пальцами по струнам. Звучание было совершенным, что обрадовало Томаса – не придется настраивать лиру, а значит, никому не помешают эти не самые приятные звуки. Мелодия, пришедшая на ум менестрелю, слегка удивила его самого, но, подумав. Он всё же начал играть её – в конце концов, здесь, в мире смертных, её никто не знает, а звучит она прекрасно. Пальцы легко перебирают струны, и первые звуки разлетаются в воздухе. Люди удивленно оборачиваются на источник звука. Уличный певец видит их интерес и, улыбаясь, негромко начинает петь.
Raanha d'aie kamm Gaiah
En nia solah kamm d'aie
Менестрель пел на неизвестном людям языке, но он почти всегда выбирал песни так, чтобы публика не пыталась понять смысл по словам. Музыка сама донесёт его, стоит только прислушаться. Голос, светлый и чистый, заставлял людей отвлекаться от своих разговоров. Томас смотрел в лица его слушателей. Многие из них улыбались, и от этого менестрелю становилось теплее.
Inneh wehn Ainoo raaneh
Hia ollah Laahtah
Звуки голоса архангела и его лиры встраивались в гармонию природы, и через какое-то время люди престали бросать удивлённые взгляды, а просто улыбались, и только дети собрались вокруг менестреля, наблюдая за движениями его пальцев.
Inneh wehn Ainoo saadeh
Haivah ollah maahtah
_________________
Перевод песни:
       Дождь не идёт в Эдеме,
       И солнце никогда не заходит.
       Даже когда ангелы плачут,
       Здесь всегда свет сияет.
       Даже когда ангелам грустно,
       Небеса всегда чистые и ясные.

Отредактировано Gabriel (2012-04-22 17:56:20)

Когда впервые ангелы услышали, что демоны собрались атаковать город, они и предположить не могли, что те, вопреки своим обычным привычкам проходиться по земле огнём и мечом, попытаются проникнуть в души людей и свести их до грехопадения. Но как только это стало достоверно известно, семь архангелов немедленно вызвались выступить им в противовес, чтобы не нарушить гармонию города, хрупкое равновесие Света и Тьмы. И Габриэль, как они и условились, взывал к свету в душах смертных, через их слух проникая в самое сердце. Он чувствовал спокойствие и умиротворение окружающих его людей, его голос отражался от зеркал их душ волнами доброты и смирения, и эти волны давали менестрелю сил, и он мог петь им до тех пор, пока последний из них не покинет парк. В такие минуты он верил, что этот город можно спасти, что души этих людей могут однажды оказаться у врат Рая, и он пропустит каждого из них в Царствие Небесное. Особенную радость приносили архангелу дети, завороженно смотрящие сейчас на его игру. Ни капли лжи, уныния, лицемерия не было в этих чистых и светлых сердцах, и менестрель только надеялся, что своим искусством укрепит их веру в добро и его силу.
Первая часть песни подошла к концу, и Томас замолчал, перебирая пальцами струны лиры. Он мирным и смиренным взглядом осматривал людей, проходящих мимо или отдыхающих поблизости, готовый в любой момент замолчать, чтобы не вызывать ни у кого из них гнева или злости. Внешний облик и одежды не имели для менестреля значения, а потому он не сразу обратил бы внимания на представителя высшего сословия, приблизившегося к нему, если бы не его аура - этот мужчина был поглощён тьмой.. Он просто не мог быть человеком. Неужели.. один из тех демонов? Но что он делает здесь?.. Габриэль четко помнил, что они не должны устраивать стычек с демонами, а только оберегать души смертных от их воздействия. В нём ещё теплилась надежда. что это - простой демон-легионер, коих на Земле великое множество, но она мгновенно растаяла, как только слуга Тьмы подошёл достаточно близко, чтобы архангел смог почувствовать его ауру... Глаза расширились, разум отказывался верить ощущениям. Брат?.. Менестрель всмотрелся в глаза мужчины, и увидел в них отражение его собственных чувств и мыслей, что развеяло последние сомнения. Рафаэль... Или, как ты зовешься сейчас, Люцифер... Как глуп я был, надеясь, что не встречу тебя здесь...
Настало время второй части песни, менестрель, заставив себя вернуть лицу привычное выражение, снова запел. Голос брата, словно тысяча тысяч игл, пронзил каждую клетку смертного тела, и невиданной стойкостью духа  смог архангел удержать голос от срыва. Древняя ангельская песнь звучала ещё более прекрасно. Дети с искренним интересом и какой-то необъяснимой радостью смотрели на подошедшего мужчину, который не только понимал, что поёт менестрель, но и запел вместе с ним. Последние звуки разлетелись по окрестностям, и менестрель, улыбнувшись слушателям, повернулся на голос.
-Дион, просто Дион, менестрелю вроде меня не нужны сложные обращения и множество имён. Истинное счастье для меня, что мой голос угоден Вашему слуху. Но, увы, я вынужден оставить это место, чтобы не наскучить людям. С этими словами уличный певец, изобразив подобие легкого поклона, развернулся и пошёл по дороге, ведущей в нелюбимую горожанами часть парка, скорее похожую на свободный лес. Как и было условлено, он избегал контактов с сыном Тьмы, оставив в сердцах людей светлый звук своего голоса. Но он отчаянно надеялся, что брат найдёт его. Потому, отойдя подальше от людей в глубь парка, он негромко произнёс:
-Brathe mea, amma leshshah, ta ol zirop chirlan seah ti.
___
*Брат мой, проклятый сын света, как счастлив был я видеть тебя. (enochian)

Нехоженые тропы пейзажного парка позволяли Габриэлю на какое-то время перестать думать о том, что он сейчас на Земле со сложной миссией, что где-то в этом городе бродят ещё шесть архангелов и семь сыновей Тьмы, что по непреложной договоренности с братьями они избегают контактов с противоборствующей силой...
Он слышит тяжелый, низкий голос, красоту которого не смог уничтожить даже Ад. Тот самый, мелодичный звук которого когда-то породил в архангеле любовь к музыке. Брат говорит на их языке, и на сердце стражника врат Рая становится теплее. Он помнит наш язык, в нём ещё жив свет... Вот уже много тысяч лет в минуты забытья Габриэля терзали одни и те же видения. Первое - воспоминание. Возлюбленный брат, возгордившийся своей красотой, выделяющей его среди всех ангелов, восходящий на трон Создателя, и его низвержение... Тогда стражник врат Рая сам лишил брата крыльев, и тот самый, последний взгляд падшего ангела до сих пор стоял перед глазами, словно это было вчера... Второе - кошмар, самый жуткий страх архангела. Он видел Люцифера, наслаждающегося жизнью в Аду, забывшего Небеса, своё имя, свой язык и своего брата. Габриэлю тогда виделись его безумные глаза, в которых Тьма и грехопадение затмили Свет. И вот, наконец, через столько лет молитвы за брата, за сохранение Света в его душе, архангелу открылась истина - молитвы его были услышаны. Он повернулся лицом к демону и всмотрелся в его лицо, в его смертную оболочку взглядом, полным Света - не разрушающего, а лишь дающего надежду грешным душам. Он был бесконечно счастлив видеть брата, видеть, что Тьма не прожгла его дотла, как он опасался. Не раз слышал он о деяниях Люцифера, и слёзы бессилия текли из глаз его, и падали на Землю... Но сейчас ему лишь хотелось, как когда-то, быть может, вечность назад, просто коснуться руки брата, почувствовать его Свет рядом, и вознести молитву к Создателю. Быть может, он и исполнил бы своё желание, но аура брата услужливо напомнила, чем чревато простое соприкосновение Совершенного и Падшего. Габриэль помнил - ему нельзя пересекаться в демонами, он должен избегать контакта, ведь демоны - их противоположность, мрак, пытающийся покорить Лондон, те, от кого они должны уберечь смертных... Противоречие отразилось на лице менестреля, но сейчас перед ним был не демон, доводящий души до греха, смертных не было даже по близости, а значит, он никого не подвергал опасности... Кроме самого себя, но Габриэль не мог поверить, что Люцифер... Что демон действительно опасен для него.
Он слышал, чувствовал, как тяжело даются брату слова на их родном языке, а потому продолжил на языке принимающей их страны.
-Тогда, брат, я буду радоваться за нас двоих. На лице менестреля не было улыбки, но он словно источал свет - осторожный, чтобы не навредить демону. -Я...я не ждал, но надеялся однажды увидеть тебя. Конечно, Габриэль не стал говорить, что мечтал увидеть Люцифера у врат Рая, ведь это, как оказалось, не имело значения. Он с тоской и болью видел, как на смертном обличье брата появляется горькая усмешка, непреодолимое желание бережно стереть её вместе со всей болью истерзанной души нахлынуло на стражника врат Царствия Небесного. Но всё, что он умел - выжигать боль и страдания Светом, а причинить брату боль не решался...
-Мы не должны сражаться. На Земле я - менестрель, а не воин, и не вступлю в бой без самой крайней на то необходимости... Между нами, мой возлюбленный брат, всё по-прежнему, если ты веришь в это. Я верю...

Архангел неотрывно смотрел в черные глаза сына Тьмы, всё ещё с трудом осознавая, что они снова встретились после стольких лет. Люцифер медленно приближался, и в душе стражника врат Рая отзывались давно забытые чувства... нет, не то, что он испытывал к Павшему, они не отпускали архангела никогда. В эту неловкую минуту Габриэлю приходилось смотреть на брата снизу вверх, ведь тот был на несколько дюймов выше, и какое-то невероятное, неуместное тепло скромным, но прекрасным цветком распускалось в его душе, он снова чувствовал себя уверенно рядом со старшим братом, который, конечно, всегда поддержит, поможет, а главное - всегда будет рядом. За бессчетные дни и ночи. проведенные рядом с Рафаэлем, стражник врат Царствия Небесного настолько привык к этому, что только сейчас, ощутив это снова, понял, насколько этого ощущения не хватало ему в жизни после изгнания Люцифера, насколько правильно было видеть его, чувствовать его так близко...Братья?.. Габриэль не мог поверить, что для его любимого брата их мнение имеет хоть какое-то значение, но это позволяла свету чуть ярче сиять в душе архангела. И он, конечно, не сомневался, что братья не станут действовать ему во вред, надежда и минутное счастье перебивали логику.
-Даже если так, что это изменит? Даже если братья будут против, что они сделают? Они не станут причинять боль, а только постараются избавить меня от этой зависимости... от этой болезни тобой, мой возлюбленный брат. Или изгонят меня с Небес, но меня не пугает Преисподняя, она не так жестока, как мой собственный Ад у врат Рая...
Гулким эхом отзвучал в голове архангела вопрос Люцифера. Какой прок от веры?... Но не успел он произнести и слова в защиту силы, во имя которой существует, как случилось то, чего он так опасался и чего так сильно желал. Всё внутри мгновенно скрутило в невероятный нервный клубок, дарящий столь прекрасную, легкую, светлую боль, отдающую давно забытым и, казалось, безвозвратно утерянным счастьем... Сильные и такие знакомые, родные, любимые руки брата, властные, но такие осторожные губы... Ещё немного, и Габриэль потерял бы рассудок и связь с внешним миром, но этому, к неосознанному пока счастью ангела и демона, не суждено было случиться. Брат отстранился так же резко, как и приблизился несколькими секундами ранее, и только сейчас Габриэль понял, каких усилий стоило ему сдерживать защитную волну Света, которой оберегает архангелов Создатель от сил Тьмы. Колени подогнулись от бессилия, и менестрель упал на траву, с трудом удерживаясь на коленях.
-Ты прав, брат... Многое изменилось в нас самих, мы теперь по разные стороны границы Света и Тьмы. Даже сейчас архангел чувствовал, что в соприкосновении с братом не было больше того совершенного слияния и единения, сладковато-горький отзвук запретного соприкосновения противоположностей отзывался где-то в сознании. -Но в моём отношении к тебе не изменилось ничего, поэтому я и говорю, что всё по-прежнему, если ты веришь в это, если для тебя это так...

Светлое предназначение ангела-хранителя известно каждому - он следует за душой смертного, уберегая его от грехопадения, указывая сердцу путь истинный, что приведет в Царствие Небесное. Ангел-хранитель всегда услышит раскаяние души, отягощенной грехами, и поможет ей обрести покой. И в райских садах обретшие истинную веру души объединяются и живут в мире и согласии. Вселенная не может существовать без баланса, на каждый Свет найдется Тьма, а потому существуют демоны, вступающие в бой с ангелами за души смертных. Самые сокровенные желания отыщет и пробудит демон в душе, покажет, как достигнуть блаженства на грешной земле, и даже подтолкнёт на скользкий путь падения в бездну Тьмы. А в Преисподней души грешников ждут испытания, и демоны терзают поддавшихся искушению лукавого... Но зачем существуют архангелы? Создания Совершенного Света, они крайне редко спускаются к смертным, а лишь молятся за их души в Царствии Небесном, но разве мало без них молящихся верующих и ангелов? Габриэль готов был возненавидеть Свет, составляющий всё его существо, но архангелу неведома ненависть, как неведома и злость, и он мог только недоумевать, зачем понадобились Создателю такие, как он...
Невесомые пальцы брата отвлекли Габриэля от сложных мыслей, и только сейчас он заметил, что Люцифер сидит на траве рядом с ним. Кожа горела в тех местах, где соприкасались Свет и Тьма, но архангел в немой благодарности накрыл кисть демона своей, переплетая пальцы, словно боялся, что в следующее мгновение брата уже не будет рядом.
-Раньше?.. Я не делю мир на до и после, но разве тогда были препятствия? А с того дня... с того дня препятствие меж нами лишь одно, и ты знаешь это, ведь дело совсем не в расстоянии...
Обыкновенно такой уверенный голос сейчас звучал так тихо, что Люцифер мог услышать его только потому, что был очень близко. Он хотел заглянуть в глаза брата, по привычке ища в нём опору, но увидел лишь его черные, как сама Тьма, волосы.. Архангел не удерживал руку демона, и когда она выскользнула из его, безвольно опустившись вниз, менестрель лишь непроизвольно сжал свою в кулак, чтобы в следующую секунду легко провести ей по жестким прядям волос брата.
Слова Люцифера показались архангелу просто игрой его воображения - как может демон, отказавшийся от Рая, сохранять чувство к созданию Света? Глаза расширились в неверии, Габриэль удивленно посмотрел на брата, но в мгновение оказался в объятиях демона, успев только собрать силы, чтобы новая волна защищающего Света не долетела до слуги Тьмы. Сильные руки брата, как давно не чувствовал архангел ничего подобного, и хотя всё естество его требовало совсем другого, он обнял демона в ответ, невесомо касаясь губами шеи Люцифера, как делал это раньше... Когда брат, обнимая его, легко перебирал перья у основания крыльев.
Слова демона остались где-то на задворках сознания архангела. На какое-то время все мысли оставляют голову менестреля, он лишь отвечает на поцелуй, и даже невесомая горечь от соприкосновения Тьмы и Света сейчас кажется ему чем-то естественным, не нарушая общего ощущения правильности происходящего и... тихого счастья от их встречи, от такого её развития. Но чем дальше уходят остатки здравомыслия, тем сильнее сопротивляется Свет в душе архангела, и через какое-то время он с трудом прерывает поцелуй, утыкаясь носом в шею слуги Тьмы. Тихие, сбивчивые слова едва долетают до Люцифера.
-Брат... Мой возлюбленный демон... Не недооценивай силу, что создала тебя... Свет уничтожит тебя, если я потеряю контроль над ним...
Произносить всё это, чтобы разорвать связь, прекратить всё это... и несознательно прижиматься ближе, чтобы восстановить силы, ведь никто, кроме брата, не может стать источником сил.. Никто, кроме тебя, Рафаэль...

Cause after all
You’re my flesh and blood
I don’t want you to fall (с)

Одежда смертных не способна сгладить прикосновения Тьмы к Свету, легкие прикосновения брата заставляют волну приятного холода разбежаться от позвоночника по всему телу менестреля, и он инстинктивно чуть выгибается в пояснице - самую малость, чтобы не дотронуться до Люцифера и не причинить ему новую боль. Не новость для архангела, что демоны живут с болью и наслаждаются ей, но всё же это совсем не повод позволить себе причинить её возлюбленному брату, ведь Свет ещё никогда не был угоден Тьме. От прикосновения к бедру не защищает плащ, и сквозь тонкую ткань ощущается не только обжигающее противоречие, но и тепло брата, и Габриэль улыбается уголками губ.
Крылья!.. Архангел привык стараться не падать на спину, потому что, хоть крылья и прочны, но при падении перья обязательно путаются и ломаются, и чистить их самому жутко неудобно, а с того самого дня он почти всегда был один у Врат Рая, и некому было помочь ему, приходилось ждать, пока сила Света сама восстановит оперение. Не так давно бродил он по грешному городу, чтобы привыкнуть к обличью смертного менестреля, у которого за спиной нет ничего. Он не почувствовал боли от удара о землю - природа не могла причинить вреда созданию Света. Но сам факт того, что архангел оказался на траве, пугал.. ровно до тех пор, пока брат снова не оказался в чарующей, сводящей с ума близости. Видеть его глаза, почерневшие от Тьмы, но всё такие же прекрасные, было настоящим счастьем для менестреля, источником жизни, а не существования, силы, а не смирения... Пока есть в них отголоски прежнего светлого чувства, это будет так.
Поцелуй, напоминающий о силе брата, лишает воли, позволяя лишь отвечать на него и удерживать Свет, что скапливается мощными волнами внутри архангела. Габриэль пытается успокоить его, но очень сложно собраться с мыслями и подчинить себе инстинкт, когда любимые губы касаются особых точек на теле, когда брат так близко, а его действия столь желанны, что архангел выгибается ему навстречу, все же прижимаясь к торсу демона и надеясь лишь на то, что его одежды достаточно прочны, чтобы не причинить той боли, что чувствует менестрель. И новый поцелуй, обжигающий, но от этого не менее прекрасный, и архангел обвивает брата руками, зарываясь одной из них в его густые и сильные волосы. Из прикрытых глаз вытекают слезы, но даже сам Габриэль не смог бы сказать, что является их причиной - боль, бессилие против мощи Света, который срочно нужно успокоить, что бы ни говорил брат, или счастье от осознания того, что этот момент - реален, ведь ни одно видение не причиняет такой боли.. и такого блаженства. В их связи нет больше того единения, а значит, где-то рядом бродит порок, но это не пугает архангела - слишком сильна привычка верить брату, верить в то, что пока он рядом, ему ничего не грозит, кроме самого демона.

Там, на пожаре, утратили ранги мы..(с)

Прикосновения к обнаженной коже обжигают так, что боль лишает контроля над Светом, и он все же пробивается на защиту архангела. На человеческой коже наверняка останутся рубцы, но Габриэль отчего-то знает, что не позволит регенерации справиться с ними, пусть даже это - следы Тьмы, которые наверняка будут разъедать светлую сущность.
Тело, за тысячи лет отвыкшее от ласк брата, отвечает на них трепетом неверия. Одежда неуместна, но без неё, архангел пока ещё осознает, Свет и Тьма, вполне возможно, просто уничтожат друг друга. И всё же он не может не выгибаться навстречу пальцам и губам брата, продлевая моменты наслаждения... Брат спускается всё ниже, и Габриэль прикусывает губу, чтобы не издавать звуков. Рука демона касается паха, и архангел замечает, как собирается там напряженное желание - желание, как прежде, слиться воедино с братом, стать одним целым - желание, обреченное навсегда остаться лишь мечтой, потому что брат не вернется в Рай, это видно по его взгляду, чувствуется в каждом его движении, отточенном за сотни лет жизни в Преисподней. Но желание сильнее разума, и, как только лицо демона снова оказывается в непосредственной близости, архангел закрывает глаза, растворяясь в поцелуях Люцифера, и отвечает на поцелуй в губы, чуть углубляя его, чтобы не издать ненужных природе звуков.
Что же, брат, если ты хочешь этого... Человеческая одежда неудобна, и лишить её аристократа куда сложнее, чем простого менестреля, но всё же проблема подобного уровня разрешима для архангела, и он позволяет себе копаться с ней чуть дольше, но не отводит взгляда от черных глаз демона и не прерывает поцелуй, проникая под рубашку и нежными прикосновениями пробегаясь по ключицам брата. Контраст жара тела демона и мертвенно холодных пальцев менестреля сводит с ума, Габриэль чувствует все нарастающее напряжение внизу живота, желание дать ему выход постепенно подбирается к сознанию... Пальцы с легким нажимом проходят по шейным позвонкам, архангелу не нужно большего, по крайней мере, в этом уверен он сам... Но человеческое тело упорно подсказывает обратное.

Отредактировано Gabriel (2012-05-08 23:49:37)

Он закричал, что не видит света
В конце тоннеля, что скоро лето,
Что он не здесь, он остался где-то,
Что он дошёл, он стоит на грани.

Протест Света слышится уже в каждой клетке смертного тела менестреля, норовя просто разнести плоть в клочья или растворить фотонами в и без того перенасыщенном воздухе, окружавшем Совершенного и Падшего. Но Габриэль не замечал столь странного состояния его тела, ведь его подсознание было поглощено борьбой с вырывающимся защитным рефлексом Света, а мысли.. Мысли целиком и полностью занимал лишь брат, нежные прикосновения которого возбуждали каждую эфемерную нить его светлой души. Невероятная эйфория ощущений, сплетаясь с безумным счастьем от осознания близости любимого брата, словно направляла руки архангела - он окончательно освободил торс Люцифера от одежды.. Но ничего больше предпринять не успел. Ласки брата спускались всё ниже, приближаясь к самым интимным зонам смертного тела. Всё человеческое в архангеле-менестреле с готовностью ответило чередой ярких ощущений, и легкий, подавленный стон все же сорвался с губ Габриэля. В те далекие дни, до падения, брат никогда не делал ничего подобного тому, что происходило сейчас, и архангел совершенно не был готов к такому развитию событий, невероятные ощущения приумножались из-за их новизны, и, чтобы не застонать в голос, менестрель вынужден закусить губу, человеческим клыком прокусывая тонкую кожу. В какой-то момент Габриэль чувствует эмоции и чувства возлюбленного брата. как свои... Архангел отдал бы свою вечность, не задумываясь, за то, чтобы этот миг продлился хотя бы немного, ведь даже противостояние Света и Тьмы сейчас казались органичной частью их слияния, хотя менестрель все равно не рискнул ослабить контроль над защитой Совершенного. Но всё же, что-то говорит Габриэлю о том, что такое положение для брата в его кругах сродни унижению - быть может, он чувствует это, как чувствует каждую эмоцию Люцифера - и осторожно и невероятно бережно проводит кончиками пальцев по лицу демона, ненавязчиво приглашая сменить позу. Желая продлить слияние, он припадает к губа брата в глубоком, бесконечно нежном поцелуе, наслаждаясь каждым мгновением, даже тонким ароматом горечи, навеваемым противоречием Тьмы и Света...и его собственным вкусом, который до этого был ему неведом. Брат, неужели ничто в тебе не осталось прежним?... Страх - не то слово, скорее, какое-то неуловимое нежелание навязать то, что вроде и давно знакомо, но, быть может, хорошо забыто, не позволяло Габриэлю совершить какие-либо серьезные изменения в их взаимном расположении, а потому он лишь невесомо проводил пальцами по прекрасному телу Люцифера, бережно спускаясь от ключиц к затвердевшим соскам, проходясь по ребрам и, проникая под ткань брюк, холодной подушечкой пальца ловя рваный пульс на паховой артерии.

Сил сдерживаться больше нет, и Габриэль, нарушая положенный уговор, забывает об облике менестреля, не желая тратить на его сохранение силы и Свет. Увидеть золотое мерцание собственного отражения в зрачках возлюбленного, но давно потерянного брата, почувствовать его Свет рядом... И не только Свет. Голос, низкий и звучный, но не менее прекрасный от отяжеляющей его Тьмы, произносящий слова на том языке, который он и не надеялся услышать в этом мире.. В его звучании хотелось раствориться, чтобы никогда больше не разлучиться с Падшим, никогда не видеть больше в его глазах боли. не отводить глаза, вспоминая треск крыльев, никогда... Никогда не поддаваться сожалениям, терзающим светлую душу.. И никогда не подпускать к себе близко никого, кроме Рафаэля.
Бережный прикосновения сводят с ума, заставляя забыть и о серьезных мыслях, и о сожалениях - забыть о своей сущности, о себе вообще, желать стать воздухом, чтобы попасть в легкие и кровь возлюбленного.. Но за сотни лет разлуки не только такие мечты возникают в мыслях пусть даже архангела, являющего собой справедливость мира. Габриэль почувствовал привычные прикосновения к внутренней стороне бедра, волна желания дрожью разошлась по телу, от ожидания потерянного во времени, но не в памяти ощущения что-то внутри со сладостной болью сжималось, рассылая импульсы во все нервные окончания совершенного тела.
Взгляд, полный смешанных противоречивых чувств - в этом был весь Люцифер, сочетание не сочетаемого, дающее яркие, непередаваемые эмоции. Противостояние усиливает стороны, чувства, и без того приумноженные временем, горят бесконечно манящими огнями, находят в себе силы зажигать других,и ответная волна бережной, но яркой страсти накрывает и Габриэля. Руки замирают в ласках, когда архангел чувствует в самом себе возлюбленного брата - его резкие движения доводят до бесконечной внутренней дрожи, стон срывается с губ архангела вместе с новой волной Света, которую он просто не успевает контролировать. В попытке извинения за несдержанность - осторожные прикосновения к лицу, корням жестких черных волос, шейным позвонкам и чуть торчащим ключицам.
"Mea laavheleh brathe, Rafaieleh..."
Обжигающее дыхание настолько близко, что это лишает остатков сознания, и Габриэлю приходится прилагать все усилия, чтобы пытаться контролировать Свет, хотя нужно ли это, если он, кажется, рвется уже совсем не защитить его от брата?... С легким удивлением и бесконечной радостью архангел осознал, что его сущность сейчас стремится не только уберечь его от Тьмы, но и слиться со Светом в душе брата.. Он всё ещё там, всё ещё жив в его сердце...
Габриэль выгиюается навстречу резким движениям брата, вливаясь в его ритм, стремясь доставить удовольствие Люциферу - словно за все те годы, что они не встречались и, кто знает, быть может, и не встретятся ещё... Губы ласками покрывают плечи, пальцы сжимаются на руках брата в такт движениям их тел, и архангел рискует выпустить волну Света, направляя её за пределы этого трехмерного мира, в обход Тьмы, которую он так стремится разрушить, в самое сердце брата - туда, где ещё жив истинный Свет Рафаэля.

Ты смотришь в глаза; я немею. 
Подходишь; как будто небрежно 
Касаясь рукой моей шеи, 
Целуешь измученно-нежно, 
И пальцы чуть слышно по коже, 
И шепчем друг другу упрямо, 
Что главное то, что мы всё же, - 
Плевать на фальшивые драмы! -
Живые.
(с)

Темные волосы с отблесками золота рассыпались по земле, и таким правильным, таким естественным казалось быть самим собой, не отвлекаясь больше на образ юного менестреля, пусть и перед глазами все еще был незнакомый аристократ, взгляд Рафаэля, сияющий в них свет - единственное, что важно. Габриэль растворялся в реальности, явившейся воплощением самых счастливых моментов прошлого архангела - того прошлого, что утеряно безвозвратно, того, которому не дано шанса стать настоящим... Но которое становится им, не спрашивая разрешения у судьбы. И это и есть высшее счастье из всего - не то, что уготовлено и считается лучшим для тебя, а то, что приходит внезапно и накрывает с головой, пока не научишься этим дышать и не забудешь, как жил до этого, как вообще по-другому можно жить. И архангел снова не видел своей жизни без брата, без его силы, без его Света... Без его Тьмы. Той самой, что сейчас и всегда отравляла его существование, что не сгибалась под Светом архангела, что лишала его самого дорогого - счастья и спокойствия возлюбленного ангела.
Ты не виновен ни в чем, брат... Нам, ангелам, легко карать за грехи, судить и осуждать... Демонам, чья суть есть Тьма, живется несладко, но такова их участь, и в грехах и низости они обретают счастье, а затем сгорают в агонии Инферно... Но попробуй с этими грехами жить, рожденный Светом и сохранивший его в своем сердце, но ставший Тенью, вынесший страшнейшее испытание, принявший Тьму и под ней Павший, но не сломленный... Габриэль хотел лишь одного - чтобы брат забыл о собственном проклятии хоть на долю секунды. Архангел Справедливости, во имя ее оборвавший крылья возлюбленному брату и ныне каждую секунду сгорающий заживо в собственной вине, в боли Рафаэля, в уродстве порока, исказившем неуловимо для прочих сущность прекраснейшего из ангелов - убогое зрелище, о котором никогда не расскажут братьям или тем, кто верит в эту Справедливость, уничтожающую где-то в Гайя самую себя. Но каждый миг, в который Люцифер забывал свое новое имя, в который Свет в его душе торжествовал над Инферно, был подобен индульгенции для Габриэля, пусть и длилось это прощение - не от Рафаэля, нет, об этом он и не помышлял, прощение от Справедливости - всего миг, этого хватало, чтобы существовать, не погрязнуть в самобичевании и не скатиться в итоге в Ад, где и самого князя Тьмы-то не найти. Да и не позволит себе Габриэль искать встречи с тем, кого скинул в пропасть.
Жесткие прикосновения Падшего пробуждали желание стать ближе, отбросить необходимость этой жесткости, и Габриэль вскидывал бедра в такт движениям брата, насаживаясь, не боясь обжечься о сущность князя Тьмы, прижимаясь к торсу. Горячее, рваное дыхание на шее - слишком родное, чтобы сдержать стон, и плевать на смертных, они слишком далеко, слишком низко, их оттолкнет Тьма, даже Свет, ведь его слишком много для тех, чья душа держится за материю, а не стремится покинуть ее. Два слова - чуть слышно, на выдохе, но не разобрать невозможно, и нечего ответить, кроме как  повторить следом, на любом языке, но и этого нее нужно, о таком лучше говорят требовательные губы, ласковые прикосновения, судорожные вдохи и - выше всего этого - Свет, стремящийся к единению. Габриэль чувствовал: еще немного - и от этого торжества совершённой материи золотые крылья раскроются за спиной, а это было бы совсем не кстати. И только один выход - направить этот Свет в другое русло, позволить ему соединиться с сущностью Рафаэля, уже не боясь ранить, не сомневаясь, что это не причинит боли. Через тысячи лет  он мог наконец дать себе однозначный ответ - его возлюбленный брат выдержал испытание Тьмой, ангельское начало в нем живо и сильно. И пусть это ни на йоту не оправдывает Габриэля, напротив, преумножает его вину, это все же дает надежду. Надежду, что однажды его ошибка, его чертова Справедливость будет исправлена и забыта.

Отредактировано Gabriel (2012-08-09 18:29:26)

И я вижу свежие шрамы
На гладкой как бархат спине
Мне хочется плакать от боли
Или забыться во сне
Где твои крылья,
Которые так нравились мне?
Наутилус Помпилиус, "Крылья"
И будет так, как тысячи земных лет назад. И словно нет этих дней, наполненных болью, кровью и виной, непомерной, слишком тяжелой для смертного, но ангелу справедливости в самый раз, чтобы балансировать на грани вечного отчаяния и вечного света. Сейчас даже память о них не омрачает разум архангела, и крылья - нет, не мощная конструкция из крепких костей и золотых перьев, крылья Света, на которых парит душа ангела, его свет, его сущность - раскрываются, и материя остается в прошлом, словно никогда не отделял Отец от себя ангелов. Снова вместе, снова единое целое, ощущение, о котором Габриэль не смел мечтать, которое не мог забыть... Бессвязные фразы на языке, смысл которых мечется от совершенства брата к мольбе о прощении, которую ангел никогда не произнес бы вслух, но ведь это всего лишь мысли, не контролируемые разумом, и это так же просто, как слезы ребенка, так же откровенно и бездумно. И пустота, щемящая, которая совсем скоро наполняется теплом - теплом возлюбленного брата.
Холодно? Легкая дрожь пробегает по телу. Все как тогда, брат... От нахлынувших воспоминаний лицо Габриэля исказилось болью, но решение пришло мгновенно, и как только Рафаэль лег рядом, одной рукой ангел нашел широкий плащ менестреля и накрыл им брата, неуверенно обнимая его за шею и прижимаясь всем телом.
Голос - такой простой, такой любимый, сколько сотен лет Габриэль не говорил так с тем, кто стал Тенью Создателя? Сколько лет слышал лишь жесткий голос князя Тьмы? Не нужно было отвечать, хотя с Люцифера вполне могло статься рискнуть осуществить свое предложение... Хотя о серьезных планах он, как правило, не говорил с младшим братом. Но Рафаэль продолжал, и Габи не дано было понять, какие мысли кроются под словами. Он мог бы возразить тысячу раз, но мог не угадать, отчего так говорит о себе тот, кого судили за гордыню, и боялся заговорить, обратившись в слух и осторожно, почти целомудренно проводил кончиками пальцев по открытым участкам кожи брата - ключицам, шее, кромке жестких волос...
В какой-то момент ангелу захотелось заглянуть в насыщенно-зеленые глаза брата и силой чистого Света вынести подобные мысли из его головы, нежностью смыть горечь и бесконечной любовью исключить само появление таких рассуждений. Но Рафаэль все говорил, и каждое слово словно обрывало что-то внутри Габриэля, сдирало свежую кожу на только-только затянувшихся ранах. Когда же последняя фраза отзвучала, ангел медленно, но жестко освободился от рук брата и встал. Быстро и безмолвно облачившись в одежды менестреля, он сделал несколько шагов в сторону и бессильно упал на колени, закрыв лицо руками. Справедливость не вправе поддаваться иллюзиям, надеждам и мечтам. Это Тьма, это Тень Создателя, и все слова Михаэля о безнадежности их брата зазвучали в голове, создавая бесконечный шум - наказание за наваждение, а точнее, его первые звуки, ведь Габриэлю еще не одну сотню лет предстоит бороться с Тьмой в его сердце - Тьмой, имя которой он так не хотел называть, Тьмой, которую по-прежнему именовал Рафаэлем. Давно пора запомнить, что Прекраснейший из ангелов оставил свое имя в прошлом. А ныне стоит помнить лишь одно, новое. Тихий шепот на остатках дыхания:
-Люцифер.